Владимир Буров - Альфа Центавра [СИ]

И бой начался. Авангард Деникина под командованием Амер-Нази нарвался на пулемет Вары.

— Откуда ведется огонь? — удивился Деникин, не видя перед собой стен Царицына.

— С катера, — влез Беня Крик.

— Не думаю, — ответил Амер-Нази, — скорее всего, с вот только что мелькнувшей сквозь туман тачанки.

— Где Царицын? — опять спросил Дэн. И сам же ответил: — Нас ввели в заблуждение, это не Царицын. — Это река, — он сказать не решился, можно было получить сильное сотрясение мозга. Дэн один или два раз уже его получал. Дело в том, что он имел контакт с вещами. Все их считали неодушевленными предметами, но он заметил, что это не так. И легче от этого не стало. Как-то его бывшая жена, кажется, это было еще до Кали, разрезала из-за ревности картину Пабло Пикассо Авиньонские Девицы, и он чуть не потерял сознание, и сердце так сильно болело, что он думал: всё, заболит и не перестанет. А это была только копия. В другой раз еще проще:

— Не могу почистить клавиатуру — или что у них есть еще там — газовой плиты, — сказал он ей, имея в виду, что ручки газа загрязнились в очень туго поворачиваются, — где-то что-то надо отворачивать. А она притащила из ванной все его инструменты, как-то:

— Пассатижи разного размера, отвертки и другие клещи, — как в кино, для пыток рабов, осмелившихся не выдать зачинщиков бунта на плантации сахарного тростника в Южной Америке, — и давай рвать эти гладкие податливые пластмассовые вертушки. Они — ни в какую. Как говорится:

— Нет и всё, не идут, а она продолжает и продолжает их рвать с остервенением только по одной причине:

— Ей сказали, что они должны сниматься сами, — в том смысле что безо всяких отворачиваний-приворачиваний. Он понял, что получил инфаркт и инсульт одновременно. Пусть и в более-менее микроформе. Сердце и голова болели больше недели. Даже намного больше. И знаешь почему?

— Я люблю мою новую газовую плиту. — К старой было страшно даже подходить:

— Только ее коснись, а вертушок на пружинке — прыг! — и валяется на полу, как будто Луи дэ Фюнес со своей вечной присказкой:

— Их бин больной! — Так-то бы понятно, плите лет сорок, не больной она быть уже не может, но когда это случится — неизвестно, поэтому каждый раз приходится думать:

— Опять сегодня, или надо ждать другого дня. — И вот это ожидание, эта неизвестность приводили Дэна в отчаяние, он даже боялся к ней подходить без предварительных раздумий. Но часто забывал это сделать, перся к ней так, как будто к себе домой — напрямую, и, как обычно:

— Получал по рогам, но. Но в микроформе. Так пошлет ее матом раза три-четыре, или иногда даже:

— Тридцать четыре, — а здесь НОВАЯ-Я! — Пытки над ней — это всё равно, что пытки над ним самим. И даже более того:

— Как будто вытаскивают негра из огня, чтобы быстро не горел, а потом опять его туда заталкивают. А предварительно ему отрезали пальцы, чтобы не полз вверх по веревке, на которой его сначала повесили, а только потом подожгли под ним костер.

— Сэр, если вы не можете вынести тяжести обмана, в том смысле, что поражения из-за своей ошибки, — вонзите в себя меч, как Цицерон, поняв, что его речи на некоторых не подействовали абсолютно, и они пришли его убить. — Сказал Мишка Япончик — он же:

— Беня Крик.

— Кто это? — вяло спросил Дэн, держась за сердце.

— А я знаю, — тоже взявшись за сердце, ответил Амер-Нази. И Дэн понял, что рядом нет близкого ему человека. Как говорится:

— Во попал. Как я только мог додуматься взять этого козла начальником личной охраны? По роже видно:

— Сам хочет быть генералом. — Из такого никогда не выйдет хороший помощник. Неужели этого нельзя было заметить раньше, обязательно надо было довести до поражения. Дэн тяжело вздохнул после этого тяжелого разговора со своим Медиумом. И хотя в первом приближении это была Кали, командующая гарнизоном Царицына, но по старой памяти всё еще принимала близко к сердцу его личные проблемы. И подсказала через Альфу Центавру, что:

— Не надо ввязываться в бой с этой хреновой тачанкой и тем более ложной приманкой: почти затонувшим десантным катером.

И несмотря на молчаливое улюлюканье подчиненных и громкое своей совести, приказал:

— Поворачивать лошадей обратно.

— Мы отступаем от Царицына? — счел все-таки нужным продекламировать Амер-Нази.

— Есс! Амер-Нази больше ничего не сказал, но Беня Крик сказал ему сам негромко:

— Ни стыда — ни совести у человека. Что наступать ему, что отступать.

— Мне тоже, — неожиданно для самого себя ответил Амер-Нази.

— А вот мне нет, — тоже неожиданно ответил Мишка Япончик, — воевать хачу.

— Хорошо, будь по-твоему, милый друг, — сказал Нази, — останешься на берегу с группой прикрытия. — И ушел. Таким образом, весь отряд прикрытия Мишки был расстрелян из пулеметов с тачанки — это из Максима, и Пархоменко с другой стороны встретил бегущих япончиков с двумя пулеметами Льюисами? Самого его вывели на берег океана, как выразился Буди, и предложили на выбор:

— Или плыви на тот берег, или расстреляем на Этом. И он выбрал:

— Поплыву, конечно, авось дойду.

— По морю, аки по ковыльной степи, — сказал Буди ему в спину. Но Мишка добрался до все еще плавающего подбитого десантного катера, и:

— Там остался.

— Скотина, — сказал Буди.

— Кто-то должен его добить, — сказала Жена Париса за праздничным победным ужином у костра.

— Я пойду, — сказал Буди. — Только дайте мне лук и стрелы, ибо Кентавры стрелять из пулеметов и снайперских винтовок не обучены.

Мог бы чисто из любви к искусству научиться стрелять из Кольта 45 калибра, но и это, к сожалению, пока не случилось.

— Ладно, — сказал Пархоменко, — я пойду, хотя, я думаю, все знают:

— Плавать я не умею абсолютно.

— Хорошо — значит выпало добить этого индюка мне, — сказал Вара.

— Вы тут пейте, гуляйте, празднуйте победу, а пойду. Поплыву на этот баркас вместе со своим Максимом, и утону заодно, хотя быть может и на обратном пути, ибо. Ибо хороший пулемет, английский, но тяжел скотобаза. Даже без патронов.

— Нет, может поставить тачанку вместе с пулеметом на плот, а ты только потащишь его по течению.

— Здесь нет течения, в том смысле, что отливов и приливов не бывает. И знаете почему? Это на самом деле не море, а Волга. Если кто не забыл. Решено было махнуть рукой, и таким образом оставить в тылу потенциального противника.

— Подождите, я задам ему один только вопрос, — сказал Буди, когда уже затушили костер, и подготовили всю экспедицию к походу на Царицын в тыл опять-таки Деникину. Как говорится:

— Куда ни кинь, а тем не менее:

— Все на Деникина. — Имеется в виду, со всех сторон.

— Хорошо, задай, — ответила Жена Париса. И Буди спросил:

— Не желаешь ли, мил человек, перейти в нашу победную армию? Мишка сразу понял:

— Оставят здесь тонуть, поэтому лучше сразу соглашаться, но тем не менее, спросил:

— Кем?

— Пятым колесом, — хотел ответить Буди, но вовремя передумал: орать через весь океан — можно быстро и надолго охрипнуть.

— Будешь ямщиком.

— Это значит впереди на белом коне?

— Почти.

— Что значит почти?

— Первый за конем.

— Первый за конем, — повторил парень и почему-то согласился.

Глава 41

Наконец Аги проснулась. И не спросясь ни у кого, как поэт или Дездемона — выбирайте сами, кому что больше нравится — а глядя только в Смотровое Окно маленького размера:

— Открыла пулеметный огонь по опять наступающим на Царицын цепям Деникина. Колчак и думать забыл про нее, поэтому подумал, что это Щепка развлекается.

— Хотя, — сказал он по громкой связи самому себе, — входа в пулеметную башню нет с места водителя. А также и наоборот, как написано в Библии:

— И вам к нам нельзя. — Только так — можем знать, что вы там делаете.

— Но Видеть всё-таки от этого отличается, ибо как раз не ясно, кто без приказа начал стрелять. Тем более, непонятно по кому. Так как.

— Так как Деникин ушел, просто покинул поле боя по неизвестным пока что даже разведке причинам. Кстати, о разведке. Ее надо послать. И Колчак открыл башню броневика. Несколько пуль пролетело над ним, предупредив об опасности ужасающим свистом. Он спрятался опять в башню, и только тут понял странность полета пуль:

— Сзади. — Но если в этой темноте они шли от Царицына на Деникина, повернувшего намедни к Волге, то:

— Кто сзади прется?

Это был танк. Сонька остановила атакующих конников Котовского, а также и полуэскадрон Камергерши. Хотя эту даму пришлось долго упрашивать. Она согласилась на:

— Переговоры с танком, — кто бы в нем ни был, а Котовским:

— Никогда.

— Ибо, это или не он, или он, но он изменился, и перешел на сторону Белых. Спешившийся эскадрон Котовского по просьбе Соньки молча курил в стороне. Уже даже были слышны голоса: